КАК Я С МЕДВЕДЕМ ДРУЖИЛ

Весну я  встречаю в тайге, где - нибудь на берегу озера, где поглуше.  И всегда боюсь опоздать.  В этом году весенний маршрут мой к егерю Константину Даниловичу Дзюбе -  километров двести по Якутскому тракту и дальше до зимовья по таёжной тропе через сопку, через болото.  Дзюба помог разгрузить мои пожитки, отдохнул немного, попил со мной чайку, и мы расстались.  Вернётся он через десять дней.  И вот я наедине с весной.  Медленнно разгорается сибирская весна.  В морщинах земли лежит ещё старый снег, и шалый мороз теряет ночами хрусткие цветы по талым лужам.  В утренники всё становится звонким и льдистым: и земля и воздух.  А днём солнце творит чудеса.  Оживает возле избушки застывший за ночь ручей снеговой воды.  И талые струи бегут по голому склону сопки широким и певучим потоком, разливаясь живой водой  по всей низине.  Растекаются светлыми каплями морозные цветы на лужах,  и из разомлевшей земли лезут зелёные стрелки  народившихся трав.  Трясогузки вьют гнездо под пластинами лиственничной коры, которой крыто зимовье.  Ночью я проснулся сам не знаю отчего.  Лунная полоса из оконца лежала поперёк земляного пола до самой печки.  А за оконцем серебряным стругом плыл месяц, обдавая полянку голубыми брызгами.  У лабаза что-то копошилось и сопело: " фо-фа-фо-фа".   Это был первый визит молодого медведя, которого я назвал Фофаном.    Он вдыхал чудесный запах моего окорока, сопел и соображал, как до него добраться.  Я приоткрыл дверь избушки и попробовал уговорить медведя, что окорок мне самому нужен.    " Вот буду уезжать, всё тебе оставлю" - говорил я ласково и просительно.  Голос мой немного дрожал, думаю,  что от ночного холода.  Хотя по правде,  разговаривать с медведем вот так на коротке, с глазу на глаз, без сведетелей, мне приходилось впервой.  При звуках моего голоса медведь насторожился. Но чем больше и убедительней я говорил, тем меньше он обращал на меня внимания.  Слов моих он, конечно,  не понимал, но отлично разгадал, что я безоружен.  На всякий случай я держался рукой за открытую дверь, чтобы она ненароком не закрылась.    Но Фофан и не думал  на меня нападать.  Убедившись, что я могу только разговаривать и убеждать, он громко фукнул и решительно направился к лабазу.  Надо было спасать окорок.   Я выхватил из печки горящее полено и, размахнувшись, швырнул в медведя.  Головешка, не долетев, зацепилась за пенёк, перевернулась и, упав, рассыпалась снопом искр.  Фофан рыкнул и поспешил удалиться.  На этот раз поле боя осталось за мной.   Светало.  Подождав, пока совсем посветлело, и почувствовав себя более уверенно при дневном свете, я слазил на лабаз и перенёс свои запасы в зимовье.   День прошёл спокойно.  Солнце торопило весну, забираясь в укромные тени, где ещё хоронился мороз.   Ночью меня разбудили странные звуки.  Прислушавшись, я понял,  что это Фофан чешет свои коготки о бревенчатую стену моей избушки.  Потом лунный свет в оконце заслонила здоровенная медвежья башка и зафуркала, засопела  - это Фофан учуял окорок.   -  Ничего ты не получишь, Фофан, - сказал я медведю, - оконце маленькое, в него только кошка пролезет.  На следущую ночь всё повторилось.  Фофан ходил вокруг избушки и фукал в оконце.  Бедняга хотел есть, а время сейчас, весной, в тайге самое голодное, и я решил подкормить мишку.  Отломил полбулки хлеба и, выждав, когда Фофан отошёл к лабазу, открыл дверь и бросил хлеб.  Фофан, испугавшись, метнулся было в сторону.  Но когда хлеб упал и искры из него не посыпались, а запахло съестным, мишка подошёл к  хлебу, поддал его носом и потом апетитно зачмокал.  Я бросил ещё полбулки, Фофан с удовольствием съел и улёгся возле дверей избушки.  Я тоже лёг и, засыпая, думал, а что, если он не уйдёт и днём.  Но с рассветом медведь ушёл.       Ночью Фофан скрёб стену и фукал в оконце, пока я не дал ему хлеба.  Поев, он улёгся, как в прошлую ночь.  Что-бы Фофан не будил меня, я оставлял с вечера на пеньке булку хлеба.  Утром обычно не было ни булки, ни Фофана.  Днём я бродил  по тайге с фотоаппаратом, подмечая всё новые шаги весны.  Уже вовсю токовали бекасы, и по сырым луговинам разгуливали хохлатые чибисы.  Синим глазком прглянула медуница.  Как -то возле болота я присел на упавшую берёзу в надежде снять пролетающих тут чибисов.  На опушке, шагах  в пятидесяти, что-то зашевелилось, и я увидел Фофана, который посматривал по сторонам.  Видимо, он шёл за мной, а теперь потерял.  Фофан уселся и стал терпеливо ждать.   Весь день медведь ходил за мной, а когда я вернулся домой, бродил вокруг избушки.  Правда, он соблюдал дистанцию, но весь день держал меня настороже.  Вечерело, солнце позабыло свой последний луч  на высоком облаке.  Уже и солнца нет, а луч всё горит  и горит.  Зацокал первый дрозд и,оробев, замолк.  Проголодавшемуся Фофану надоело ждать, когда я сам догадаюсь дать ему хлеба, и он решительно направился ко мне.  Кто знает проявление медвежьей дружбы?  Может, Фофан захочет меня обнять!  На всякий случай я счёл, что лучше укрыться в избушке.  Сделал я это несколько поспешно, так что мой фотоаппарат остался висеть на сучке дерева.  Поутру  дверь избушки не открывалась, что-то снаружи держало её.  Я приналёг и в образовавшуюся щель увидел бурый медвежий бок. Пришлось поспешно захлопнуть дверь.  Фофан недовольно поворчал и снова улёгся.  Весь этот день я не мог выйти  из избушки.  Фофан совсем потерял стыд, он требовал хлеба, считал, по-видимому, что это входит в мои новые обязанности.  У меня осталась одна булка, и я решил поделиться с Фофаном.  Завтра за мной приедет Дзюба.  Приоткрыв дверь, я увидел в десяти шагах своего приятеля.   Бросил хлеб и попробовал уговорить его уйти.  Медведь выслушал меня внимательно, зевнул,  но не ушёл.   Так мы и не договорились, Фофан не понимал меня, а я не знал медвежьего языка.  Весь день я был осаждён в своей избушке.  Дрова у меня были запасены под нарами, воды с полведра, окорок почти цел и краюха хлеба.  Прожить можно.  Обидно только.  Ночью Фофан  не давал спать.  Он скрёб когтями, фуркал в оконце - требовал привычной доли хлеба.  Утро приехал Дзюба.  Медведь услышал его издали, учуял собаку и решил, что самое благоразумное - вовремя убраться.                                                                                             -  Что , Константин Данилович, не встречал ли кого возле зимовья? - спросил я егеря.     А разве приезжал кто? - ответил он вопросом.      Я понял, что медведя Фофана он не видел.     Уезжая, я выполнил своё обещание - оставил Фофану окорок на пеньке возле зимовья.                             В.КЛЕЦКИЙ  журнал " Юный натуралист" №3 1993г.